Неточные совпадения
Отойдя от бивака километра четыре, я нашел маленькую тропинку и пошел по ней к лесу. Скоро я заметил, что ветки
деревьев стали хлестать меня по лицу. Наученный опытом, я понял, что тропа эта зверовая, и, опасаясь, как бы она не завела меня куда-нибудь далеко в сторону, бросил ее и пошел целиной. Здесь я долго бродил по оврагам, но ничего не нашел.
До сумерек было еще далеко. Я взял свою винтовку и пошел осматривать окрестности.
Отойдя от бивака с километр, я сел на пень и стал слушать. В часы сумерек пернатое население тайги всегда выказывает больше жизни, чем днем. Мелкие птицы взбирались на верхушки
деревьев, чтобы взглянуть оттуда на угасающее светило и послать ему последнее прости.
Тогда я понял, что он меня боится. Он никак не мог допустить, что я мог быть один, и думал, что поблизости много людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь
дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я
отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между
деревьями мелькала его синяя одежда. У меня отлегло
от сердца.
Как только
отойдешь несколько шагов
от настоящего края, земля начнет в буквальном смысле волноваться, опускаться и подниматься под ногами человека и даже около пего, со всеми растущими по ее поверхности травами, цветами, кочками, кустиками и даже
деревьями.
Оставим же и мы их в стороне, этих прелестных дам, и
отойдем от знаменитого
дерева, около которого они сидят в таких дорогих, но несколько безвкусных туалетах, и пошли им господь облегчения
от грызущей их скуки!
Сказал и, сплюнув под ноги себе, равнодушно
отошел от Фомы, войдя в толпу, как клин в
дерево. Его речь окончательно пришибла Фому; он чувствовал, что мужики считают его глупым и смешным. И, чтобы спасти свое хозяйское значение в их глазах, чтобы снова привлечь к себе уже утомленное внимание мужиков, он напыжился, смешно надул щеки и внушительным голосом бухнул...
Отойдя вёрст двадцать
от Алушты, мы остановились ночевать. Я уговорил Шакро идти берегом, хотя это был длиннейший путь, но мне хотелось надышаться морем. Мы разожгли костёр и лежали около него. Вечер был дивный. Тёмно-зелёное море билось о скалы внизу под нами; голубое небо торжественно молчало вверху, а вокруг нас тихо шумели кустарники и
деревья. Исходила луна.
От узорчатой зелени чинар пали тени.
Наконец ушла. Плакала горько, утираясь кончиками платка, не видела дороги. И чем дальше
отходила от тюрьмы, тем горючее лились слезы. Пошла назад к тюрьме, потом заблудилась дико в городе, где родилась, выросла, состарилась. Забрела в какой-то пустынный садик с несколькими старыми, обломанными
деревьями и села на мокрой оттаявшей лавочке. И вдруг поняла: его завтра будут вешать.
В минуты гнева я не умею себя сдерживать. Не знаю, что бы еще пришлось Ольге выслушать
от меня, если бы она, повернувшись ко мне спиной, не
отошла. Она тихо направилась к
деревьям и скоро скрылась за ними… Мне казалось, что она заплакала…
Как только мы
отошли от берега, мы сразу попали в непролазную чащу: неровная почва, сухие протоки, полосы гальки, рытвины и ямы, заваленные колодником и заросшие буйными, теперь уже засохшими травами; кустарниковая ольха, перепутавшаяся с пригнутыми к земле ветвями черемушника;
деревья с отмершими вершинами и мусор, нанесенный водой, — таков поемный лес в долине реки Самарги, куда мы направились с Глеголой на охоту.
Усталая
от далекого переезда и
от жара, Нефора сошла с седла и
отослала мула и провожатого вдаль под
дерево, а сама осталась перед открытою дверью Зенона.